Непросто по-настоящему осознать и прочувствовать, что практически ничего из того, что у ракеты видно снаружи, не имеет отношения к приводящей её в движение силе.
Ни корпус, плавность линий которого только минимизирует неизбежную помеху движению в атмосфере — и становится совершенно неважна за его пределами.
Ни пламя двигателей — хотя так и тянет делать его длиннее и ярче, если хочется нарисовать что-то получше и помощнее, а те ракеты, котором не повезло с визуальной эффектностью используемого топлива, выглядят со своим почти невидимым выхлопом как-то неодето. Этот газ покинул двигатель, он уже не имеет к тяге никакого отношения. Чем ярче он светится, тем больше энергии пролилось мимо бесполезным образом.
Ни уж тем более дымовой след, если он имеется. Хотя сложно избавиться от ощущения, что он как-то стабилизирует полёт — не то как оперение стрелы, не то как устойчивое пирамидальное основание, опирающееся на стартовую площадку.
Тяга создаётся только и исключительно давлением на стенки сопла и камеры сгорания. В которой под сотню атмосфер и более. Это непросто осознать и прочувствовать, потому что очень мало что поддерживается давлением под сотню атмосфер. Тем более на лету.
Дирижабль парит за счёт естественной разницы давлений воздуха у нижней и верхней поверхности. (Выталкивающая архимедова сила — это она и есть). Великий «Гинденбург» держало в воздухе приложенное снизу избыточное давление в несколько тысячных долей атмосферы.
Самолет тоже летит за счёт разницы давлений между нижней и верхней поверхностями крыла, но уже созданной искусственно. Сколько-то сотых долей атмосферы. До одной десятой. Это то, что не даёт упасть B777 и A380.
Океанский круизный лайнер с осадкой в десяток метров держит на плаву давление воды на этой глубине. Одна атмосфера.
Автомобиль с накачанными до штатных двух с половиной атмосфер колёсами держат эти самые две с половиной атмосферы, приложенные к пятнам контакта. По паре сотен квадратных сантиметров каждое. Как об этом иногда поэтически говорят, «машину несут четыре ладони».
Кажется, только одно транспортное средство уверенно обходит ракетный двигатель по рабочему давлению. Железнодорожный вагон. У катящегося по металлическому рельсу металлического колеса тоже есть пятно контакта. Его площадь — три-четыре квадратных сантиметра. Если двухтонный автомобиль держат четыре ладони, то восьмидесятитонный вагон держат подушечки восьми пальцев. И вот тут-то уже достигаются тысячи атмосфер.
По распределению нагрузки ракета даже отдалённо не похожа на что-то ещё летающее. Она где-то между автомобилем и локомотивом — хотя у неё нет опоры из асфальта или металла, а есть только газ, который ещё надо сделать из привезенного с собой топлива. It's not a bird. It's not a plane. Больше всего это, кажется, похоже на очень тяжелого паука, вынужденного балансировать на очень тонких ногах на крохотной площадке.
(Лёгкая арахнофобия уместна. Происходящего в ракетном двигателе стоит немного опасаться).