JD = 2453692.773
...Экельс будто окаменел.
— Ну? — поторопил его Тревис. — Что вы там такое увидели?
Экельс медленно вдыхал воздух — с воздухом что-то произошло, какое-то химическое изменение, настолько незначительное, неуловимое, что лишь слабый голос подсознания говорил Экельсу о перемене. И краски — белая, серая, синяя, оранжевая, на стенах, мебели, в небе за окном — они... они... да: что с ними случилось? А тут еще это ощущение. По коже бегали мурашки. Руки дергались. Всеми порами тела он улавливал нечто странное, чужеродное. Будто где-то кто-то свистнул в свисток, который слышат только собаки. И его тело беззвучно откликнулось. За окном, за стенами этого помещения, за спиной секретарши (которая была не той секретаршей) у компьютера (который был не тем компьютером) — целый мир улиц и людей. Но как отсюда определить, что это за мир теперь, что за люди? Он буквально чувствовал, как они движутся там, за стенами, — словно шахматные фигурки, влекомые сухим ветром...
Зато сразу бросалось в глаза открытое окно Живого Журнала на экране компьютера секретарши.
Что-то в нем было не так.
"Аффтар жжот, пеши исчо!"
"Фтопку!"
"Зачот!"
"Ниасилил"
Экельс почувствовал, что опускается на стул. Он стал лихорадочно скрести грязь на башмаках. Его дрожащая рука подняла липкий ком.
— Нет, не может быть! Из-за такой малости... Нет!
На комке было отливающее зеленью, золотом и чернью пятно — бабочка, очень красивая... мертвая.
— Из-за такой малости! Из-за бабочки! — закричал Экельс.
Она упала на пол — изящное маленькое создание, способное нарушить равновесие, повалились маленькие костяшки домино... большие костяшки... огромные костяшки, соединенные цепью неисчислимых лет, составляющих Время.
Мысли Экельса смешались. Не может быть, чтобы она что-то изменила. Мертвая бабочка — и такие последствия? Невозможно!
Его лицо похолодело. Непослушными губами он вымолвил:
— Какие... какие новости в ЖЖ?
— Да ничего особенного, в принципе... Апач запостил свой бан-лист... — Секретарша хихикнула. — Пять тысяч шестьсот юзеров... Что это с вами?!
Экельс застонал. Он упал на колени. Дрожащие пальцы протянулись к золотистой бабочке.
— Неужели нельзя, — молил он весь мир, себя, секретаршу, Машину, — вернуть ее туда, оживить ее? Неужели нельзя начать все сначала? Может быть...
Он лежал неподвижно. Лежал, закрыв глаза, дрожа, и ждал. Он отчетливо слышал тяжелое дыхание Тревиса, слышал, как Тревис поднимает ружье и нажимает курок.
И грянул гром.