Закатная заря погасла окончательно. Небо постепенно падало на землю, разрываясь на части лезвиями хребтов и сползая в долины. Очередная облачная волна нахлынула, погрузив всё вокруг в непроницаемый туман, через десяток минут отступила — и интуция подсказала, что следующая уже не достанет до этой высоты. Ночь темна и воздух прозрачен. Пора идти снимать задуманную серию.

Почти в зените сияла Луна — так, что на фотоаппарате были видны все, даже самые мелкие, подписи к кнопкам, на востоке поднимались Орион и Сириус, на юге скользили на бреющем экзотические для Северного полушария звезды Южной Рыбы, Феникса, Эридана — скользили над уходящим за горизонт белым океаном, накатывающимся неуловимо-медленным для глаза прибоем на склоны гор.

Куда-то исчез холод, исчезла усталость, и исчезло само время. Сколько проходило секунд между щелчками затвора — шестьдесят, как было выставлено на интервальном таймере? Шесть, или шестьсот?

То, скорее всего, была иллюзия, порожденная знанием — но я явственно видел своими глазами, как движутся звезды, как вращается надо мной небо. И достаточно было лишь чуть-чуть изменить восприятие сознательным усилием, чтобы ощутить, что на самом деле вращается планета.

Иногда про похожие ситуации говорят, что в такие моменты наконец-то ощущаешь себя живым. Это был не тот случай. Скорее наоборот, ощущение жизни ушло полностью — но при этом забрало с собой и антонимичную концепцию смерти. Осталась вечность и пустота, наполненная энергией.

Казалось, что я пробрался на капитанский мостик богов. Казалось, что весь мир, оставшийся под этими облаками, может в эту минуту быть моим, если только он мне действительно зачем-то нужен.