• Символ утопического идеала сетевого общения — безлопастной вентилятор. Shit can't hit the fan.

• Восьмеричные Пути: Eightfold Path (http://t.co/ajl8RR7g) и Eightfold Way (http://t.co/2UpSuKQD). Изящный капкан для переводчика и журналиста

• RT @pufanchik: "Некоторые люди не читают даже запрещенных книг."

• «…Весь мир насилья мы увидим // В одной песчинке, а затем…» © У. Блэйк, "Интернационал" @Frankenquote

• …доступны новые овноблеяния…

• Постоянно слышишь "конечная станция", но нет стартовых и начальных. Эта отрицательная дивергенция транспортной сети неоптимистична.

• Э.Юдковски, знаменосец Сингулярности и дружественного ИИ — автор статей, текстов и фанфика "Harry Potter and the Methods of Rationality".

• …тело, мозолистое и своё…

• Кажется, картинка про Гарфилда-бунтаря — http://t.co/PTCTzDAi — предвосхитила планкинг с точностью до поворота на 180° http://t.co/8x8Avqqx

• Говорить "непредсказуемость", когда просто не хватает информации и вычислительной мощности — не ценить красоту истинной случайности и хаоса.

>>> View all >>>

…Вопросы, на которые миндентика не даст ответов, потому что не предназначена для этого.

Она не знает «Кто мы?». Не знает, существует ли «душа», экстрасенсорное восприятие и прочие явления того же ряда, не конкурируя и не враждуя с трансперсональной психологией на её территории. Она не строит предположений относительно того, ограничен ли разум рамками нервной системы, или же его структуры могут – а, возможно, и неизбежным образом должны – существовать также в некоем не вписанном в настоящий момент в научную картину мира информационном пространстве. Для функционирования некоторых включенных в типичный личностный миндоплекс миндентов определённо достаточно работы нейронной сети головного мозга. Достаточно ли этого для функционирования миндоплекса в целом – вопрос открытый. Возможно ли функционирование миндоплекса, эквивалентного по сложности личностному, на носителе искусственного происхождения – т.е. осуществимо ли создание ИИ – вопрос открытый. Существуют ли минденты, способные функционировать без материального носителя вообще – вопрос также открытый.

Она не проясняет вопрос «Откуда мы пришли?». Эволюция миндентов может восприниматься настолько же случайной, механистичной и спонтанно стартующей, как и эволюция видов с точки зрения современной биологии. Можно строить и предположения в духе теории нейрогенетической эволюции Т.Лири о том, что всё разворачивающееся во времени развитие миндентов в значительной степени запрограммировано и предначертано изначально.

Она не может сказать, «Куда мы идем?». Миндоплексы обладают значительно большими возможностями перестройки своей структуры, чем биологические организмы – управления своим генокодом, но эта свобода распространяется и на выбор цели этой перестройки. Можно наращивать сложность. Можно повышать устойчивость. Можно улучшать воспроизводимость. Можно, в конце концов, практиковать саморазрушение. Нет вектора развития, который мог бы быть сочтен единственно правильным даже с чисто прикладной точки зрения – максимизации выживаемости миндоплекса. Не говоря уже о том, что нет никаких известных наперед «высших целей».

Она, наконец, вряд ли предоставит новые возможности прикладной психологии. Просто потому, что развитые к настоящему моменту психологические теории и психотерапевтические практики уже де-факто используют все базовые положения миндентики – лишь по привычке и для удобства считая, что под слоями импринтов, комплексов, субличностей, архетипических образов и т.д., проявляющих себя в повседневном функционировании человека, скрывается некое неделимое ядро «Я». Миндентика же отрицает наличие реальной границы между этим ядром и внешними наростами и считает, что личностный миндоплекс может быть разобран на минденты без остатка.  

Пляж Шелла острова Ламу. Двенадцать километров песка. В нужном ракурсе, на должным образом обработанной фотографии – потенциальный курортный рай. Но с этим пляжем повезло не человеку, а бегающим у кромки воды крабам-сигнальщикам. Ламу так сориентирован относительно континента, что на Шелле дневной бриз дует не с воды на сушу, как это обычно бывает, а скорее в противоположную сторону. Через гребни ограждающих пляж дюн, наискось к берегу – в океан. С гребней срывается песок и мерцающей дымкой повисает над пляжем. Здесь не оставишь вещи – за десяток минут они покрываются песком, а за пару часов, пожалуй, их занесет полностью. Здесь можно загорать только стоя – но и тогда ноги постоянно слегка обжигает ударами волн летящих песчинок.

Поэтому пляж Шелла пуст. Поэтому здесь сходятся три бесконечности – океана, песка и неба. Пожалуй, даже четыре. Четвертая – время. Так было, так есть и так будет.

Двенадцать километров Шеллы манят, дразнят, в шутку предлагают, увязая в песке, идти под отвесными потоками света экваториального Солнца к горизонту, где все линии, что остались в окружающем мире, сходятся в одну точку. Лишь в шутку, конечно. Местная бесконечность довольно-таки честна, она не обещает ничего из того, на что намекают вознесшиеся к космосу вершины гор. Всё будет так же, все эти двенадцать километров – залитая выпивающим жизнь светом пустота и никакой надежды на взаимопонимание с ней.

Разворачивайся, человек, иди в свой мир. Он тут, рядом, за изгибом берега. Иди, пока песок еще позволяет идти по нему. Иди, пока сам не стал частью песка.

Бесконечное небо, без единого облачка, голубое и мертвое.
Океан, белесо-сизый, спокойный, с ленивыми волнами, словно залитый маслом.
Даже горизонт не угадывается там, где сомкнулся воздух и вода.
Сухой песок под ногами, жаркий солнечный диск в зените.
Тишина.
Никого.
Никого и нигде.
Никого и нигде – навсегда.
Кей Дач, для которого не было Бога, сел на песок. Шорох движений казался громом.
– Ну вот, – сказал он. – Я пришел, так ведь?
Тишина.
– Если пройти Линией Грез – я встречу то же самое? Нет, не надо отвечать. Я просто посижу немного. Знаешь, так устал, словно это мне четыреста лет…

Я просто посижу немного. Я просто посмотрю, как Луна пройдет по диску Солнца.

И да, еще кое-что…

>>> Ку >>>

Хиросимская бомба давно превратилась в некий эталон и воистину достойна быть представлена тем или иным образом по крайней мере в музеях метрологии, если не в самой Палате мер и весов. С ней сравнивают намеренные и случайные рукотворные взрывы всевозможного происхождения, энергию грозовых облаков, извержения вулканов, падения метеоритов и т.д. и т.п. Цель таких сравнений – вызвать благоговейный трепет и/или смутный ужас.  Если упомянуть энергию, заключенную в десятке железнодорожных составов из цистерн с бензином – это, конечно, вызовет у читателя подозрение, что речь идет о довольно-таки большой энергии – но крайне сомнительно, что пробудит в нем какие-то эмоции. Хиросимская бомба – другое дело. Предел разрушительной мощи, неодолимая сила, уничтожившая целый город в одну секунду. Практически перст господень…

После применения двух А-бомб 13 и 22 килотонн ТЭ по Хиросиме и Нагасаки в 1945 г. возник глобальный культ бога-бомбы. В эпоху Холодной войны рекламировалось применение зарядов 10 мегатонн ТЭ по обширным густонаселенным местностям (чисто культовое, лишенное военного смысла). Это привело к нуклеофобии (иррациональному ужасу населения т.н. Запада перед А-бомбой и вообще перед энергией атомного ядра).
[...]
Реальные разрушения от А-заряда в 1 килотонну не так страшны. В 1944 Лондон подвергся бомбардировке 2000 ракет ФАУ-2, которые в сумме несли почти 2 килотонны взрывчатки, и поражали не одну, а разные точки города. Как известно, это не имело фатальных последствий. С другой стороны, бомбардировка Токио 10 марта 1945 обычными зажигательными бомбами привела к гибели более 100 тысяч человек - тот же порядок, что при атомной бомбардировке Хиросимы 6 августа (даже с учетом жертв радиации, умерших до 31.12.1945). На Западе ту бомбардировку Токио помнят лишь историки, а о взрыве 13-килотонной А-бомбы в Хиросиме знает каждый (мощность бомбы по культовым мотивам округлена до 20 килотонн, а взрыв раздут до мировой катастрофы, более ужасной, чем сама вторая мировая война).
[...]
Из этого экскурса в историю (точнее, в современную интерпретацию истории) ясно, что общество в т.н. «развитых странах» воспринимает А-бомбу не как оружие (сопоставимое по разрушительной силе с другими средствами ведения войны), а как всесокрушающий божественный гнев, который не измеряется в цифрах.

Obo Van Horn. «Atomic Autodefenca»

Следует отметить, что в настоящее время долгосрочные последствия атомного взрыва – радиоактивное заражение местности и развитие лучевой болезни у попавших под удар – в случае Хиросимы отходят на второй план. Символом «медленной невидимой ядерной смерти» выступает почти исключительно Чернобыль – тоже, кстати, ставший эталоном, но уже для измерения объема радиоактивных выбросов. Хиросима – это «ядерная смерть» мгновенная, беззвучная ослепительная вспышка, являющаяся полным и абсолютным концом всего… ну, по крайней мере, города, в котором она случается.

Что же на самом деле осталось от Хиросимы после того, как над ней на высоте 600 метров взорвался ядерный заряд с тротиловым эквивалентом 13 Кт?

>>> Читать далее… >>>

Ты взлетел. Ты на высоте нескольких сотен метров над твердой поверхностью, и кажется совершенно естественным и правильным сказать: «Я в небе, до встречи, земля». Но Земля тебя еще не отпустила. Она вокруг тебя. В воздухе огромное количество пыли самого разного происхождения. Она поднимается вверх теми самыми восходящими потоками, для которых и ты – всего лишь пылинка, разносится по всей планете высотными ветрами. Ты смотришь в безоблачное небо летним днем и думаешь, что смотришь прямо в космос? Над тобой вода и пыль. С точки зрения космического пространства, не признающего ничего, кроме истинного вакуума, ты как будто все ещё присыпан толстым слоем влажного песка.

Над небом есть другое небо.

Набирай высоту, крутись в потоке под то задумчивый, то щенячье-восторженный писк прибора.

Ты не сможешь избавиться от пыли совсем, потому что сам — всего лишь часть этого пылевого океана, и ты принял его правила игры – не рваться ввысь в стратосферу, замкнувшись в алюминиевую скорлупу и сжигая ископаемое топливо, а сыграть с гравитацией в шахматы. Но ты можешь выйти на границу.

Ее часто называют «инверсией», хотя это довольно-таки коряво с лингвистической точки зрения и порой неправильно с физической. Инверсия подразумевает, что градиент температуры по высоте меняет свой знак, но зачастую он всего лишь уменьшается – этого достаточно, чтобы потоки не поднимались выше.

Из воздуха уходят всё намеки на запахи выхлопа автомобилей, запахи цветущих лугов, леса, влажных болот, навоза – которые ты даже и не различал по отдельности, но которые, оказывается, были привычны. Облака перестают напоминать мягкие клочки ваты – их границы становятся пронзительно-резкими, кучевые обретают величественность и тяжеловесность мраморных гор, а перистые похожи на стружку белого металла с бритвенно-острыми краями. Неповторимое ощущение «особо химически чистого» ледяного воздуха. Ты бросаешь короткий взгляд на Солнце – оно ослепляет тебя, и ты в очередной раз понимаешь, что до этого видел его горящим вполнакала. Ты смотришь на горизонт – и видишь границу.

Если бы разумные существа были крылаты, в их языке обязательно были бы разные слова для обозначения воздуха ниже и выше неё.

Не позвоночник ломаю…

Кинг описал уроки стрелка, я, движимый извечным желанием доработать хорошую вещь под свои вкусы рашпилем и кувалдой, сделал из них уроки пилота. Стрелок оставался стрелком всегда, но всегда ли остается пилотом пилот? В чем-то – да. Но, пожалуй, это «что-то» не относится к собственно ощущению полёта. Может, это «что-то» –  это многократно пережитый опыт взлета и посадки, опыт превращения из двуногого прямоходящего в летающее и обратно, опыт, переросший в уверенность и знание о том, что ты бываешь разным. Очень разным.

Это как управляемая, прирученная шизофрения. Мы знаем о существовании друг друга, мы хорошо знакомы друг с другом, мы можем предугадать мысли и чувства друг друга – но мы не есть одно и то же.
Это как оборотничество классического толка. Оборотень знает, что, когда на небо выйдет полная луна, он изменится. Думать он по этому поводу может что угодно – может гордиться своими способностями, может проклинать свою судьбу, но это просто происходит независимо от его желания.

Когда крыло принимает на себя вес тела, я изменяюсь.

Не настолько, конечно, чтобы забыть то, что было до старта. Можно вспомнить о тех, кто остался на земле. Можно вспомнить о своем жизненном пути… Если зачем-то этого захотеть, можно даже испугаться. Внимательно посмотреть вниз, прочувствовать расстояние, задуматься о том, что ты висишь на километровой высоте на не выглядящих надежными ниточках…  И страх высоты придет. Но – непохожий на тот, что встречает тебя у края обрыва. Тот – настойчиво тянет к себе и обволакивает пленкой, словно сверхтекучая жидкость. В этот ты как будто ныряешь и сильными гребками пытаешься удержаться в его толще, как в пересоленной воде – но тебя все равно выталкивает на поверхность. Потому что сейчас ты – другой, и этот страх совершенно тебе чужд.

Когда мои ноги касаются земли, я изменяюсь снова. Не настолько, конечно, чтобы забыть о полёте… Но сильно, очень сильно.

Есть множество занятий, меняющих сознание в чем-то схожим образом. Грубой силой – как потребление алкоголя и других наркотиков. Внутренней перенастройкой организма – как секс. Именно поэтому, кстати, так часто с хорошо знакомым сексом сравнивают почти любое «экстремальное» увлечение, подобно тому, как почти любую экзотическую еду сравнивают с курятиной. И то, и другое – опыт входа в существенно измененное состояние сознания без использования прямых внешних воздействий на биохимию тела. Происходит это, однако, как правило, достаточно плавно и гладко. Нужно время, чтобы подействовал наркотик, нужно время, чтобы возбудиться, нужно время, чтобы войти в глубокое медитативное состояние...

У полёта есть отличие – поразительная безынерционность. Сознание переключается в полётный режим быстрее, чем крыло выходит над головой на старте, и возвращается к «наземному» состоянию быстрее, чем оно падает на землю после посадки.

Точки разрыва.

Достаточно часто испытывая этот переход, сложно сохранять уверенность в том, что действительно существует нечто неизменное, что можно осмысленно называть «Я».  Усиливается ощущение того, что употребление термина «Я» – не более чем  ритуал. Возможно – не более, чем вредная привычка.

• А где теория заговора, доказывающая, что Пикар и Уолш не были в Бездне Челленджера? …Или были и видели там Русалочку. За океанологию обидно.

• «— Пашешь? — …Если проводить сельскохозяйственные аналогии — у меня ощущение, что я пытаюсь подровнять крону секвойи маникюрными ножницами…»

• Сны призваны напоминать человеку, что "мне кажется, что все нормально" — это не то что не аргумент, а даже на субъективное ощущение не тянет

• Мне снился однажды сон с обольстительными голыми девушками, у которых справа внизу была указана численность юнита, в формате Heroes of M&M 2

• Мне снился однажды сон в текстовом режиме. Там не было дисплея, клавиатуры — ничего, кроме текста. Судя по всему, это был протокол IRC.

• RT @el_gerund: ужасно не люблю писать тексты, но ждать, пока они приснятся, слишком хлопотно

• Моя рудиментарная синестезия не дает мне примириться с тем, что "ноль" и "нуль" — это не два разных числа. У них же на ощупь ничего общего.

• Перед тем, как идти к свету в конце туннеля, хотя бы намажься кремом с SPF 50 и надень хорошие темные очки. Защитного костюма-то у тебя нет.

• RT @fuzzifier: Не жди пока утюг станет горячим, чтобы начать гладить, гладь так, чтобы утюг стал горячим! (с)

• Кто-то может написать в твиттер о том, что он сегодня ел. Кто-то сделает это только в том случае, если сегодня он ел псилоцибиновые грибы.

>>> View all >>>

…Очередная душная, влажная ночь. Возникшее где-то далеко впереди оранжевое сияние разрастается в стороны, разделяется сначала на источник света и его отражение в воде, а потом – на отдельные огни на гребне  плотины ГЭС «Три ущелья». «Янцзы-1» сбавляет ход, стихает привычный монотонный гул двигателей и утробное шипение воды у борта. Разумеется, воцаряющаяся тишина имеет самое прозаическое объяснение – теплоходу необходимо пришвартоваться для ожидания прохода через шлюзы – но сложно избавиться от ощущения, что корабль замирает в смешанном с опасением почтении к обитающим здесь грозным силам. Мы словно пришли к воротам храма – храма грубой технологической мощи. Мы рядом с крупнейшей электростанцией  в мире.


Дубна, город моего детства, находится на берегу Волги сразу же за плотиной Иваньковской ГЭС. Наверное, любой так расположенный населенный пункт имеет богатейшую популяцию «городских легенд», посвященных своей Плотине. Среди которых наиболее красочные и многочисленные, естественно – повествующие о том, что будет с городом, если Плотина рухнет.  Возможно, отчасти именно это, в сочетании с развитым воображением и общей любовью к воде, стало причиной моего неослабевающе благоговейного отношения ко всем гидротехническим сооружениям размером от построек бобров и выше. В первую очередь, конечно, не к поросшим травой апатичным земляным дамбам, а к тем, что подают признаки жизни. Процессы открытия и закрытия ворот шлюза, поднятие заслонов водосбросов – все это воспринимается как нечто среднее между магией и тектоническими
процессами. Умом понимаешь, что первопричиной всему является нажатие кнопок на скрытом где-то в недрах служебных зданий пульте, но вовлеченные в процесс массы и энергии настолько огромны, что их с трудом получается связать с деятельностью человека. На руку такому восприятию играет и то, что плотины и шлюзы, как правило, с виду весьма безлюдны. Ничто не нарушает впечатления, что всё это происходит само.

Потому встречи со знаменитой ГЭС «Три ущелья» я ожидал едва ли не с большим нетерпением, чем с самими Тремя ущельями. И вот «Янцзы-1» рядом с ней – висит в непроницаемой темноте, из которой кое-где выхвачены пронзительно-оранжевыми фонарями фрагменты железобетонных конструкций. Наконец, приходит время. Врата открываются.

>>> Читать далее >>>

Теплоход боком отходит от причала, разворачивается и устремляется вниз по быстрому течению великой реки. Над Янцзы висит утренняя дымка, но она столь плотна, что вполне подходит на роль воспетого Гребенщиковым тумана. Не очень очевидно даже само наличие Янцзы под ней, не говоря уже о берегах и всем остальном мире.

Янцзы здесь — дракон, но не тот, что резвится между заснеженными горными пиками, бросаясь с них вниз искрящимися водопадами и играя с холодными ветрами. На ум приходят скорее гигантские амфибии и рептилии эпохи динозавров, на ум приходит гумилевское:


Янцзы, выставив на поверхность глаза и ноздри, скользит в толще перегретого тропического болота, раздвигая мясистую растительность. По ее желтой спине скользит "Янцзы-1". Солнца почти не видно — видимый свет не пробивается через дымку, зато без каких-либо затруднений проходит инфракрасная составляющая, исподволь раскаляющая палубу. Кажется, что состояние воды близко к критической точке, что граница между рекой и туманом не так уж строго определена, что теплоход не то погружен в воду по самую верхнюю палубу, не то летит в облаке подобно дирижаблю.

Гигантские мосты один за другим словно конденсируются из тумана впереди, взмахом крыла проносятся над головой и растворяются за кормой.